Ты идёшь по Часовне, привычно вслушиваясь в гул шагов. Ты даже не следишь за тем, куда идёшь - за все годы эти стены стали ближе родительского дома.
Глупо было приходить сюда спустя столько времени, но здесь ещё остались твои вещи. По-крайней мере они здесь были. На губах непроизвольно появляется улыбка. Ты практически кожей чувствуешь взгляды бывших собратьев по Ордену. Слышишь тихий шепот. Кажется раньше это имело значение. Возможно ты и сам, глядя на идущего по святая святых - Часовне Последней Надежды - рыцарю смерти с мертвенно-синим взглядом и улыбкой, не смог бы смолчать. Или молился бы. Скорее всего молился. Но вся правда в том, что молитва не спасет. Она не спасла ни тебя, ни от тебя. Ты пробовал молиться, уже потом, когда вернулся, но привычные слова застревали в горле. Камнями ворочались на языке, не находя выход.
Возможно перед посещением стоило собрать волосы и накинуть капюшон, но в паре метров от цели уже поздно что-то менять.
- Стой! Что тебе здесь надо?
Ты смотришь на мальчишек, таких же как сам, таких же как был сам, и видишь в их глазах только страх. Даже здесь, посреди Часовни, в сосредоточии Света и других паладинов, они боятся тебя одного. Ты не умеешь читать мысли, но знаешь что они видят сейчас перед собой. Ты ловишь это краем глаза в отблеске свечей. Бездушную куклу с окровавленным клинком в ореоле волос, алых от крови. Они липнут к лицу, змеятся по доспеху, словно живые и чудовищно голодные. Как и ты. Стал ли ты чьим-то ночным кошмаром? Наверняка. Как минимум своим собственным.
- Здесь остались мои вещи и я хочу их забрать.
Кажется вы вздрогнули одновременно. Ты и они. Возможно ты привыкнешь к новому голосу. Возможно. Но разве это имеет значение? Почему бы не подумать о чем-то более важном? О тысячах убитых? О небьющемся сердце? Но тебя волнует голос. Голос и глаза. Сколько ты избегал зеркал, не в силах выдержать свой взгляд? Неделю? Две? Месяц? Ты просто болен, и ты знаешь что эту болезнь не излечить.
- Убийца! Здесь нет твоих вещей! Всё сожгли. Убирайся, чудовище!
В их словах столько ненависти и столько боли. Они как камни летят в тебя и разбиваются о доспехи. Ты знал, что будет так. Ты мог бы назвать каждого из них по имени, рассказать что им нравится и о чем они мечтают. Но это ничего не изменит. Чудовище.
Ты ещё сильнее кривишь губы. Это уже не улыбка, но тебе все равно. Вам обещали прощение и шанс заплатить за все совершенное, но вот ирония - ты уже заплатил. Своей жизнью и душой. Говорят она, душа, вернулась, но тебя не оставляет чувство, что это жалкие осколки. Хотя кому какое дело?
Ты идёшь, не разбирая пути и больше не слушая живых вокруг. Тебе здесь не место. Их слова не ранят, ты даже не слышишь их. Громкое зычное "Трус" заставляет сбиться с шага. Ты замираешь и впервые не знаешь, что делать. Этот голос ты узнал бы из миллиона, услышал в шуме самой жестокой схватки. Кажется тишина становится осязаемой. Собратья замолкают и ты слышишь уверенное повторение "Латир, ты жалкий трус!" Ты не оборачиваясь можешь сказать что увидел бы обернувшись. Упрямо сжатые губы и ещё сильнее проступившие веснушки на бледном лице. Мер. Мершаэль. Твой лучший друг и кровный брат. Не зря он смеялся, что его поцеловало Солнце. Живой.
Вслед за словами в спину прилетает что-то гораздо более тяжёлое. Ты недоверчиво смотришь на клинок в ножнах. Твой клинок. В той же вязкой тишине ты слышишь, как друг уходит. Пора и тебе честь знать.
Уже в Акерусе ты решаешься вновь взглянуть на клинок. Ты никогда не владел двуручным оружием, да и целителю оно было не так важно. Рукоять удобно легла в ладонь согревая невесть когда заледеневшие пальцы. Глоренцельг, идеальное оружие для такого как ты. Клинок Света для борьбы с Тьмой. Проклятый и оскверненный. Наставники были в гневе, когда ты посмел прикоснуться к нему. Пальцы бережно пробегают по рукояти, цепляясь за лишние витки обмотки. Глупости, не может быть. Ты смотришь на тонкую веревку с маленьким ключом на ней. Одним из двух ключей.
Ты смеешься, и теперь тебе действительно не важно, что скажут другие. Ты знаешь, что отпирает этот ключ. Юношеская глупость.С момента вступления в орден ты решил вести дневник. Ничего особо серьёзного. Мысли, впечатления, имена новых друзей, даже парочка стихов, от которых смеялись друзья и рыдали наставники - талантом Свет обделил. Но конечно это был не повод прекращать попытки. Тебе казалось это таким серьёзным, закрывать дневник на ключ, особенно с учетом, что многие записи были сделаны всей толпой. Ты делал высокомерное лицо и говорил, что так надо.
Тебе показалось, что жизнь окончена, но теперь ты понимаешь, что ошибался. Ты просто забыл. Память неверная штука. Ты привычно опускаешься на колени и с языка сами по себе срываются знакомые с детства слова молитвы. Легко и непринужденно. Твоя рука сжимает ключ, и ты знаешь, что точно так же сейчас другой ключ сжимает другая рука. Словно наяву видишь, как дневник открывается на последней записи, последней из тех, что были сделаны пока ты был жив:
Какой бы длинной не была ночь, за самым темным часом приходит новый рассвет!